«Увидев книгу, выпущенную Издательским домом Тончу «Немецкий купеческий род Прове: два века с Москвой» (авторы В.А. Любартович и Е.М. Юхименко), я не избежал соблазна купить её. Хотя книга о Прове и была издана несколько лет назад, однако, к ней стоит обратиться и потому, что там много внимания уделено некоторым персонажам, так или иначе связанным с Орехово-Зуевом» — рассказывает Действительный член Морозовского клуба Гамэр Баутдинов.
Но прежде – немного о немцах в Москве. История их появления на Руси относится ещё к XV веку, к временам правления Великого князя Московского Ивана III, когда немцев приглашали на русскую службу. Со временем в Первопрестольной они обосновались в так называемой «Немецкой слободе», в Лефортове и в районе нынешних Басманных улиц и переулков. Постепенно немецкая колония в Москве стала одним из мощнейших экономических сообществ и внесла существенный вклад в социально-экономическое и культурное развитие города.
Немцы выделялись и в составе городского населения. Так, по данным солидного издания «Немцы России: Энциклопедия», в 1912 году в Москве насчитывалось 28,5 тысяч этнических немцев. Они составляли вторую после русских национальную группу населения города, а после них шли поляки – 17,8 тысяч, татары – 9,7 тысяч, евреи – 6,7 тысяч, французы – 2,8 тысяч, британцы – 1 тысяча. На слуху были такие известные немецкие фамилии, как Вогау, Гааз, Марк, Рабенек, Феррейн, Эйнем, Эрлангер, Юнкер и другие. Имена некоторых известных немцев связаны, так или иначе, с Орехово-Зуевом. Это Кноп (поставщик английских станков Морозовым), Лист (родство с Морозовыми), Фульд (Кубок Фульда, присуждавшийся чемпиону МФЛ, читай – КСО), Шехтель («семейный» архитектор Морозовых), Шмидт (Павел А. Шмит – муж Веры Викуловны, старшей дочери Викула Елисеевича Морозова).
Что касается героев книги о семье Прове, то их предок был выходцем из Западной Пруссии, а сама фамилия имела французско-гугенотское происхождение. Купцы Прове, промышленники и банкиры, не относились к числу наиболее состоятельных немцев в Москве, и тем не менее они оставили в Басманной слободе ряд особняков, сохранившихся до наших дней. Кстати, как указывают авторы вышеназванной книги, во дворе одного из них, на Новой Басманной улице, размещался хлопковый склад Торгового дома «Л.Кноп», позднее сгоревший.
Авторы исследования отмечают любопытную деталь в карьере Людвига Кнопа (1821–1894). Известно, что он приехал в Москву в 1839 году в качестве коммивояжёра английской фирмы «Де Джерси». Но его бурная деятельность началась спустя три года, когда «в 1842 году английский парламент отменил закон о смертной казни за вывоз текстильных машин из Англии». И первым заказчиком Кнопа был Савва Васильевич Морозов, поручивший ему оборудовать Никольскую мануфактуру прядильными машинами и ткацкими станками. В дальнейшем Людвиг Кноп создал широкую сеть контор и предприятий под маркой Торгового дома «Л.Кноп», которые обслуживали многочисленных клиентов в России. В 1861 году он вернулся в Германию, а его доверенным лицом в Москве стал Иоганн (Иван Карлович) Прове. Сам Кноп периодически приезжал в Россию, чтобы быть в курсе дел компании. Семейное дело продолжили его сыновья. Авторы книги о Прове сообщают также, что среди потомков одной из дочерей Кнопа, Луизы, – видный германский политик Эрнст Альбрехт и его дочь, ныне Председатель Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен.
Тема Кнопы–Прове также отразилась в истории Морозовской мануфактуры в Богородске–Глухове. В 1890 году, ещё при жизни Кнопа-старшего, уже ставшего бароном, были приобретены паи Богородско-Глуховской мануфактуры (БГМ). И он настоял на том, чтобы в состав её правления были введены представители Торгового дома «Л.Кноп». Одним из них стал Роман (Рудольф) Иванович Прове, старший сын И.К. Прове. После Октябрьской революции и национализации всех частных предприятий, в том числе Морозовых, Кнопов и самих Прове, Роман Иванович эмигрировал. А его младшие братья Карл (Кирилл) и Фёдор остались в России, и о них вспомнят через несколько лет в связи с так называемым «Серпуховским делом».
Одним из подсудимых в этом сомнительном деле оказался Иван Давыдович Морозов, пайщик БГМ. Он с семьёй жил в Москве, на Новой Басманной улице, 17, в особняке, который арендовал у семейства Прове. В том же квартале, но с другой стороны, на Новой Басманной улице, 14, часть особняка Стахеевых арендовала вдова С.Т. Морозова, Зинаида Григорьевна.
Предок И.Д. Морозова, Захар Саввич, второй сын основателя Морозовской династия Саввы Васильевича, был тесно связан с Зуевом. Там он родился, рос, работал, и даже когда обосновался в Глухове, то его потомки сохраняли связи с Зуевом. Например, его внук К.В. Морозов был попечителем церковно-приходской школы в Зуеве, а жена Константина Васильевича, Клавдия Николаевна, владела имением в Ожерёлках и была там попечительницей земского училища. Племянником ему доводился как раз Иван Давыдович Морозов, который занимался разными делами, состоял членом всевозможных обществ и у него, говоря современным языком, было серьёзное хобби – конные скачки. Эту свою страсть он вложил в их организацию в Дубровке, принадлежавшей Брашниным. Вот что по этому поводу писал известный морозовед Михаил Сергеевич Дроздов:
– О самом Иване Ивановиче Брашнине мы знаем мало чего. В 1915 г. он обозначен как купец (не п.п.г.!), торгующий шёлковым товаром, домовладелец, проживающий в своём доме на Гончарной улице, д.24. Это на углу с Спасочигасовским переулком, через переулок – дом Александра Ивановича Зимина, а номер 22 у Морозова Евстафия Васильевича: хорошее окружение у Брашнина! И все, между прочим, зуевского происхождения! Сам Иван Иванович уже гласный (депутат) Мосгордумы, выборный Московского Купеческого сословия, член Московского общества поощрения коннозаводства. Да не просто член, оказывается, а казначей. Да и Общество это не простое: покровитель – великий князь, президент – князь Щербатов. А потому о дубровском конном заводе, перешедшем, видно, от отца к сыну, и о дубровском ипподроме надо будет поговорить как-нибудь подробнее. Тут нередко активничали сыновья и племянники Арсения Ивановича Морозова, причём главным организатором, попечителем и учредителем призов был Иван Давыдович Морозов. В бегах, бывало, участвовали самые известные рысистые охотники Москвы и Подмосковья. И.И. Брашнин выставлял «Карательницу», Г.Г. Заглодин из Рахманова – «Каролину», А.А. Кононов из Зуева – «Волнушку» и «Стамбула», С.И. Тряпкин из Дрезны – «Дородного», Дурасов из с. Яковлево – «Кобчика». Со временем всё чаще появлялись здесь и «железные кони» – велосипеды и даже мотоциклы. Дубровский ипподром стал ещё и одним из первых в России велодромов.
Но прошло несколько лет, и всё осталось в прошлом, а сам Иван Давыдович Морозов оказался подследственным в «Серпуховском деле». Об этом деле пространно говорится в книге о Прове, которые также оказались в числе подозреваемых. В ноябре 1921 года был учреждён Государственный Серпуховской хлопчатобумажный трест, созданный на основе фабрик бывшего Товарищества мануфактур Н.Н. Коншина. Инициатором его создания был В.П. Ногин, один из видных деятелей Советской власти и к тому же специалист в области текстильной промышленности. Помимо Морозовых, он знал и директора-распорядителя БГМ, инженера-текстильщика В.И. Чердынцева, ценил его как одного из лучших специалистов текстильной промышленности. Чердынцев был назначен председателем правления Серпуховского треста. Однако, как пишут авторы книги о Прове, уже в начале 1923 года в ГПУ «поступили сведения о дезорганизаторской деятельности ряда ответственных работников государственного Серпуховского треста». Началось следствие по «делу Чердынцева», а через год, в апреле 1924 года, состоялся суд «по делу сотрудников Серпуховского треста». К судебной ответственности были привлечены 16 человек, в том числе Иван Давыдович Морозов. Чердынцев был приговорён к расстрелу, который затем был заменён на 10-летний срок заключения. Такой же срок «со строгой изоляцией» получил И.Д. Морозов. В 1926 году он был помилован и скончался в 1940 году в г. Рыльске Курской области. В 30-е годы по ложному доносу были арестованы трое его сыновей. Старший сын Давид умер в ссылке, второй сын Николай был расстрелян, а третий, Юрий (Георгий), после заключения на Соловках участвовал в Великой Отечественной войне.
Братья Кирилл и Фёдор Ивановичи Прове не были привлечены к суду по «Серпуховскому делу», но содержались в заключении в качестве подозреваемых. После того, как их выпустили, Кирилл эмигрировал, а Фёдор остался в России и продолжал служить во Всесоюзном текстильном комбинате. Однако в 1927 году на него и его сыновей обрушились новые несчастья. Тогда резко обострились дипломатические отношения между СССР и Великобританией, и на этом фоне был затеян новый процесс – «Дело английских шпионов». Главными фигурантами этого дела стали сыновья Фёдора Прове, Владимир и Кирилл. А руководителем шпионской группы был назван известный нам Эдуард Чарнок, который, в отличие от других родственников, сохранил связи с Россией.
В материалах по истории ореховского футбола нам уже приходилось писать о двусмысленной роли игрока команды «морозовцев» Эдуарда (Эдварда) Чарнока. С одной стороны, он был одним из ведущих футболистов «Клуб-спорта Орехово» (КСО), став в его составе трёхкратным чемпионом Московской футбольной лиги (МФЛ). В то же время он работал в подмосковном Серпухове, являясь специалистом одного из текстильных предприятий Коншиных. Напомним, что первые приехавшие в Россию в середине XIX века Чарноки обосновались как раз в Серпухове, а отец Эдварда Васильевича Чарнока был директором текстильной фабрики Коншиных. Но уже в 20-е годы вскрылась ещё одна ипостась Эдуарда Чарнова, этого неугомонного человека, постоянно колесившего между Москвой, Серпуховом и Орехово-Зуевом. Оказалось, что, наряду с основной работой в Серпухове и игрой в футбол в Орехове, Чарнок преуспел ещё на одном поприще – в агентурно-разведывательной деятельности в интересах Британской короны.
В 1921 году он был сотрудником британской торговой делегации в России, а в 1927-м – секретарём дипломатической миссии Великобритании в Москве. Здесь он восстановил старые связи и приобрёл новые, в том числе с братьями Прове и их дядей Кириллом Ивановичем. Рассказывая обо всём этом, авторы книги об их купеческом роде замечают, что Эдуард Чарнок, помимо всего прочего, был и «любвеобильным», что позволяло ещё более расширять круг его знакомств через женщин. Словом, ему удалось убедить братьев Прове и других знакомых собирать и передавать ему информацию, связанную с их военной службой и данными оборонного характера. В конечном счёте, ещё до окончания судебного разбирательства, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к расстрелу троих из пяти подсудимых, в том числе двух братьев Прове. Их родственники подлежали высылке на три года, и их отец Фёдор Иванович вместе с женой оказался в Казахстане. А его нумизматическая коллекция, считавшаяся одной из богатейших в России, была раздроблена и во многом расхищена.
Авторы книги дополняют: «По делу об «английских шпионах» была привлечена к уголовной ответственности двадцатилетняя счётчица Госстраха Зоя Алексеевна Фёдорова (1907–1981), в будущем знаменитая артистка советского кино…». Она была знакома с Кириллом Фёдоровичем Прове, но суду не удалось доказать её виновность, и Фёдорова была освобождена из-под стражи. Однако в послевоенные годы она, «как агент иностранной разведки», несколько лет отсидела во Владимирской тюрьме.
Что касается главного «шпиона», Эдуарда Чарнока, то и на этот раз он вышел сухим из воды, поскольку обладал дипломатическим иммунитетом. Однако он уже не мог оставаться в стране, так как после разрыва дипотношений между двумя странами все дипломаты подлежали высылке из СССР. Так закончилась эта сложная история, в которой сплелись судьбы людей разных национальностей, занятий, мест обитания. Более подробно обо всём этом можно прочитать в вышеназванной книге В.А. Любартовича и Е.М. Юхименко.
Гамэр Баутдинов
