О стачке рабочих в Орехово-Зуеве 1897 года мало информации. Этот пробел на основе архивных документов восполняет известный краевед, участник Морозовского клуба Александра Бирюкова.
В 1923 году в бывшем дворе Никольской конторы, названным городским советом депутатов «Двором стачки 1885 года», был открыт обелиск «Борцам революции». На четырех гранях его обозначены даты революционных выступлений рабочих морозовских фабрик: 1885, 1897, 1905, 1917. Менее всего известны события стачки 1897 года, которая произошла на мануфактуре «Викула Морозова с сыновьями».
Из статьи доцента Орехово-Зуевского педагогического института А.А. Оглоблина «Первые революционные марксистские организации в Орехово-Зуеве», напечатанной в «Ученых записках» института в 1957 году: «Несмотря на организованный и мирный характер забастовки, полицейские стреляли…».
Мои поиски в архиве Владимирской области не подтверждают «организованный и мирный характер». В деле о забастовке викуловских прядильщиков в 1897 году есть несколько показаний очевидцев и участников событий. В доказательство высказанного мною мнения приведу показания англичанина Альфреда Гилле, служившего механиком на фабрике В. Морозова.
«7 октября в 10 ½ часов утра исправляя поломанные приводы в старой ткацкой фабрике пришли ко мне и говорят, что в прядильной бунтуют, на работу не идут; не придавая этому большого значения, окончивши свою работу, я вышел на улицу, где увидел бунтовщиков, которые шли по направлению к Орехову. Вернувшись оттуда немного выпивши, начали манить ткачей из фабрики, но так как ткачи не выходили, бунтовщики начали кидать камнями в окна, что и заставило ткачей из старой фабрики выбежать во двор, но я их уговорил и они опять пошли к своим станкам, бунтовщики же, увидев ткачей опять в фабрике, начали кидать камнями еще сильнее, что заставило ткачей опять выйти на двор и на мой уговор отвечали, что в фабрике оставаться невозможно. Минут через 10 выгнали таким образом ткачей и из Новой фабрики, что принудило меня остановить паровые машины; все это было в четвертом часу. В шестом часу услыхал я, что грабят квартиру директора и собираются сжечь ее, после чего перейти к домам служащих на Крутом. Увеличив дежурство у паровых машин и пожарных насосов, я ушел на Крутое, откуда рассылал узнавать, где что делается. В восьмом часу прибежал ко мне один и говорит, что квартиру директора подожгли; посланным мною туда пожарным тушить не давали, угрожая смертью и все приготовленные рукава перерезали, что меня очень раздражило и заставило собирать народ, чтобы идти на защиту. Собравши только 30 человек не решился идти против толпы пьяных, рассвирепевших бунтовщиков, но сейчас же позвал ночного смотрителя над казармами и просил его сделать колотушку и постараться собрать побольше народу на защиту. После этого прошло много времени, в которое бунтовщики подожгли соседние с директорским два дома и слух дошел до меня, что собираются поджечь х
лопочные сараи и нефтяные баки Саввы Морозова. Затем ровно в 12 часов вышеупомянутый смотритель пришел ко мне и сказал, что человек 500 готовы идти на защиту только некому их вести. Оставивши свои 30 ограждать дома служащих я с четырьмя слесарями пошел к собравшимся и спросил их: желают ли они попробовать остановить зверские действия бунтовщиков, на что они ответили: с удовольствием, если вы нас поведете. Обрадованный их ответом, я заставил их чем-нибудь вооружиться, и затем мы двинулись к бунтовщикам; пройдя не более половины дистанции, я оглянулся и увидал, что за мной идут человек 200 или 250, остальные остались на защиту розничного магазина; дойдя до последнего поворота к бунтовщикам, я вынул револьвер из кармана и крикнул ура, которое дружно поддержали бывшие со мной, мы уже бегом бросились к огню и бунтовщикам, которые на наше неожиданное нападение ответили бегством в разные стороны и попрятались где кто мог, после чего им трудно было опять собраться, так как народ мною был расставлен партиями: человек 300 у магазина, 100 у пожара, 60 у фабрики и 60 у домов служащих. После этого на фабрике стало тихо и по временам вылезавшие из своих засад бунтовщики были нами пойманы и отправлены в Никольскую контору. Расставленная же защита оставалась на своих постах до семи часов утра».
Кстати, на помощь А. Гилле с ткацкой фабрики поспешил отряд из 60 рабочих, возглавляемый ткацким мастером М.Т. Герасимовым, по пути к дому Я. Чарнока к нему присоединились еще из артели ткачей до 200 человек, но они опоздали: бунтовщиков уже отогнали. Тогда Герасимов расставил своих людей на охрану училища, бумагопрядильной и ткацких фабрик.
Из показаний Управляющего фабрики Товарищества мануфактур Викула Морозова с сыновьями в местечке Никольском Личного Почетного гражданина Степана Никифоровича Свешникова:
«…Бушевавшая на улице толпа пробовала отворить ворота, ведущие во двор Никольской конторы, но отворить их не могла, почему некоторые из рабочих начали бить каменьями окна, как в конторе, так и в доме хозяев, а другие из них в красильно-отбельном заведении, а затем стали вытаскивать чрез разбитые окна товар. Между тем битье окон в конторе и в доме хозяев все более и более увеличивалось. На улице раздавались крики, свист и даже несколько выстрелов, направленных, как оказалось впоследствии, в окна первого этажа конторы, где в это время находилась охрана, состоящая из рабочих и полицейских во главе с г. Приставом… буйствующая толпа у конторы и отбельно-красильного заведения не унималась и продолжала увеличиваться, и с выходом рабочих с фабрики Саввы Морозова со смены в 7 часов вечера увеличение толпы и расхищение товара с заведения достигали самых широких размеров, и так продолжалось до 8 ½ часов вечера, а затем толпа стала расходиться, отчасти вследствие того , что разграблен весь находившийся в том отделении, где были выбиты стекла, товар, а также вследствие того, что в ворвавшуюся в нижний этаж конторы часть рабочих после неоднократных просьб удалиться из нее, было сделано по распоряжению г. Пристава несколько выстрелов в воздух…».
Нужно ли говорить, что А.А Оглоблин был неправ? Умеющий читать – поймет и сам, что до «организованного и мирного характера» эту забастовку отделяет пропасть.
Эта забастовка длилась менее суток. Требования рабочими высказывались только в устном виде. Беспорядки были ликвидированы своими силами: когда ночью прибыли в Никольское власти и войска, здесь было уже спокойно, всюду стояла охрана из рабочих. На другой день фабрика заработала.
Удивительно, но этот «пьяный бунт» — иначе не могу назвать эту забастовку, поскольку в показаниях всех очевидцев упоминается, что многие участники погромов были пьяны, более того, если б Я.В. Чарнок был дома, и, как сказали ввалившиеся в его дом бунтовщики, «дал бы нам вино, мы бы ушли» — не было бы и пожара, — привел к некоторым послаблениям на фабрике. Фабричной инспекцией владельцам было рекомендовано уравнять заработки ткачей и прядильщиков с заработками на фабрике С. Морозова, заработку начинать на час позже, как на соседней фабрике, перейти на 18-тичасовой рабочий день, а также согласовывать цены на харчи в лавках между хозяевами разных Товариществ.
Еще более удивительно то, что администрация фабрики В. Морозова обеляла своих бастовавших рабочих, говоря, что «все беспорядки произошли не вследствие общего неудовольствия рабочих, а случайно, ввиду присоединения к ним лиц посторонних, других фабричных, падких до наживы и отчасти лиц под метким местным названием «котов», которые воспользовавшись тем, что часть прядильщиков прекратили свою работу на фабрике, появлением своим оказали вредное влияние и еще более подстрекнули к неудовольствию /конечно с корыстной целью/ рабочих, считавших себя недовольными, так и находившихся с ними вместе работающих в одной смене».
Чем это можно объяснить? Наверное, тем, что на фабриках В. Морозова хозяева старались относиться к рабочим «по-семейному» (что не мешало им эксплуатировать их труд и самим наживаться), ведь большинство их них были старообрядцами, да скорее всего еще поморского брачного согласия. Общинность на этой мануфактуре была гораздо большая, чем на соседней. Не случайно, что на викуловской фабрике работало много больших по численности артелей: более 200 человек составляла артель ткачей, которую призвал ткацкий мастер М.Т. Герасимов в свой отряд. Да и другие артели были от 50 до 250 человек. Сами хозяева поддерживали на производстве дух староверия, если вспомнить о молельне, в которой якобы служил в свое время даже еще Елисей Морозов. Эта ветвь Морозовых хотела быть «отцом родным» для своих работников, но, еще раз повторюсь, это не мешало им угнетать и эксплуатировать их труд. Только так можно оправдать этот дух всепрощения после бунта прядильщиков.
Правда, сошлюсь на А.А. Оглоблина, «сотни рабочих были высланы по месту жительства, сотни просто уволены за стачку и вписаны в «порочную книгу», 95 человек были преданы суду». Не могу сказать, верно ли это или преувеличение, как это часто бывало в партийной литературе.
Фабричный инспектор Гончаров, разбиравший причины стачки, пишет, что «только одна небольшая группа рабочих первая прекратила работу, вышла на улицу, стала препятствовать другим идти на работу, что впоследствии и вызвало печальные события в Никольском. Группа эта – прядильщики. Если к ней присоединились рядом работающие присучальщики и ставильщики, то … было прядильщиков — 82, присучальщиков – 237, ставильщиков – 140, всего 459 человек, что составляет немногим больше 17% общего числа работающих в прядильной (2648 рабочих) или 5 ¾ % всех вынужденных прекратить работу (7979 человек) … Ткачи и красильщики не принимали участия в забастовке прядильщиков»
Кстати, Гончаров списал беспорядки 7 октября 1897 года «всецело к составу и особенностям населения этого крупнейшего промышленного центра».
Александра Бирюкова, 25.08.2021
Использованы:
-материалы Государственного архива Владимирской области;
-«Ученые записки Орехово-Зуевского педагогического института, 1957г.;
-Морова О.В. «Забастовка рабочих на фабрике Т-ва В. Морозова 7 октября 1897 года (опыт реконструкции события)», 2021г.
